Черный ангел печали, давай отдохнем,
Посидим на ветвях, помолчим в тишине.
Что на небе такого, что стоит того,
Чтобы рухнуть на камни тебе или мне. (с)

Удивительно, насколько сильно тебя может ослеплять вера в другого человека. Хотя о чем это я? Попалась на самую банальную удочку. На крючок специально для любящего сердца, с заговоренным острием бородки.
Наивно было полагать, что в непосредственной близости от политических игр и междоусобных интриг, я действительно стану подвергать сомнениям большинство слов или намерения.
Мы живет тем, что слышим. Слух – дверь черного хода для истины и главный для лжи. Истину мы часто видим, но редко слышим. И в чистом виде почти никогда. Особенно, если истина добирается до нас издалека.
Тогда в нее, как в приворотное зелье, будут замешаны пристрастия, щемящие воспоминания и желание верить, верить без оглядки. Страсть окрасит в свое пламенные цвета все, до чего коснется – здравого смысла, умения мыслить логически и обдумывать решения.
Провожу пальцами по знаменитой фразе Велимира князя Кустодиева. «Размышления да будут щитом и от глупости, и от низости».* Слова записаны на первой странице рабочего ежедневника. Его я всегда открываю, когда нужно собраться с мыслями, понять, что делать дальше, или написать тезисы для пресс-релиза. 
До летучего корабля, который перенесет меня в Варшаву, еще пятнадцать минут, а ощущение не меньше чем от вечности. Жмурюсь, опрометчиво тру лицо руками и пытаюсь вспомнить хоть секундочку из последних двенадцати часов с момента, когда с другой стороны прозрачного стекла донесся голос Мирона. Не знаю как, как_то я собрала сумку, выбрала рейс и с самой зарницы караулила начальника около его кабинета.
Все связанное с братом, происходило сумбурно и суетливо, с щемящим чувством в груди, единственное, что я смогла сказать толкового – назвать причину, по которой мне нужно подняться на поверхность почти на четверо суток. Фраза «по семейным обстоятельствам» срабатывала всегда и в большинстве случаев не требовала объяснения. Тем более в моем отделе, где служба и семья ложились на пути времени параллельными тропами.
- А у тебя нет ничего потеплее, девонька? – от попыток собраться меня отвлек басовитый голос.
Повернув голову, я увидела усаживающегося рядом настоящего богатыря в теплом пиджаке с богатой меховой оторочкой. Он смотрел на меня весьма внимательно и как будто осуждающе.
- Прошу прощения, сударь?
- В Варшаве давеча выпал снег, - в той же добродушной манере пояснил блондин, и – ты ж околеешь через полчаса, если не раньше, - хохотнул он и добавил, - сударушка.
Я совсем не подумала об этом…
- И правда, - кивнула я, оглаживая юбку, - придется что-то присмотреть на месте, - добавила я как ни в чем не бывало.
- Ну смотри сама. Моё дело маленькое – предупредить.
- Сердечно благодарю, - я поклонилась и встала со своего места.
Как вовремя загорелось табло, приглашая всех на корабль. Благодетель тоже встал, и я позволила ему пойти вперед. Наклонившись над багажной сумкой, нашла там пуховую шаль, заговоренную на тепло, и повесила ее на сгиб руки. Прикусив губу, я шла на корабль. Бабушка очень расстроится, когда увидит меня в таком виде… Мирон – противный мальчишка. Из-за него из головы вылетели самые элементарные вещи. Надо же было сначала пропасть почти на два месяца, явно избегать ее вызовов, а потом почти в констатирующей факт манере сообщать, что она должна ехать в Варшаву. Что ж, я злилась на него, а значит пелена слепого обожания и радости от скорой встречи спадала, входя в русло приемлемого уровня эмоций.
Переход я прожила волнительно, приняв за благо то, что путешествие длилось секунду. Пассажиры выходили из зачарованного перрона, растворялись в неодаренном мире, как капли воды в реке, незаметно и естественно.
Я попыталась сделать тоже самое, и повадки рожденной по эту сторону Китежграда не подвели. К тому же внешний вид всеми силами говорил, что такси мне нужно чем скорее, тем лучше. Правда, каких-то полчаса жутко укачало так, что пришлось немного постоять у подъезда, чтобы прийти в себя. За неприятными свойствами физиологии я упорно игнорировала истинное волнение. Сейчас наша маленькая семья снова будет в сборе. Чем меньше шагов оставалось до двери с круглым пластиковым звонком на уровне, куда дотянется даже шестилетняя девочка, тем больше воспоминаний выплывали на поверхность памяти. И каждое из них счастливое, яркое и доброе, уравновешенное бабушкиными заботой и строгостью.
Дверь открылась и две лапищи буквально втащили меня внутрь, обнимая и пронося над порогом.
Мир лишил возможности сказать хоть что-то. Оказавшись в кольце рук брата, я поняла их тщетность. На мгновение расслабившись, я закрыла глаза и привычно потерлась скулой о его грудь. Мы снова вместе.. Обрываю прежде чем, захочу продолжить думать всякие глупости и делать себе больно, сосредотачиваюсь на таком дорогом и любимом голосе.
- Ты давно мог позвать меня, я бы приехала, - улыбаюсь и убираю прядь, упавшую его на бровь, - я скучала больше.
Он снова тараторит и отстраняется. А когда отбирает сумку, выдает себя с головой. Я пока не понимаю, в чем именно, но тишина подталкивает вперед, за ним, чтобы ощутить тяжесть на плечах и идти вместе с ним на кухоньку. С жадностью пожираю обстановку, которая и не поменялась за столько лет. И тут меня поражает тишина. Я выворачиваюсь из его объятий и задаю вопрос, который должна была задать целых полминуты назад.
- А бабушка? Мы одни? – хмурюсь и сжимаю губы, - где бабушка? Почему ее нет дома?
Мы стоим в коридоре и я не вижу его лица, произношу вопросы так, чтобы у него не было возможности уйти от прямых вопросов. Сейчас я должна что-то понять, тишина вокруг оглушает. Но она такая громкая, что без помощи Мира мне не разобрать, что она хочет донести.

* - (с) Бальтасар Грасиан-и-Моралес

Отредактировано Киеслава Юдина (2017-02-26 20:00:37)