А мы не ангелы, парень ... нет, мы - смерть, смерть всему живому. Наступил час истины, когда то, что держалось в узде столько лет вырвалось и убило. Внутренний монстр , суть, которой враждебно все живое. "Таких стоило убивать в младенчестве " - кричали некоторые радикалы. И сейчас Пелагея, которую душили слёзы, была с ними согласна полностью. При разрыве реальности у ворот Сухаревой башни погиб князь Мстислав Распутин. История корпуса знала случаи, когда при нулевых шансах на выживание некромант ухитрялся выкарабкаться, часто, при этом выживали лишь такие, как она. Расплатой за собственное спасение становились жизни друзей и напарников. Некромант часто уходил один. Не навредить проблема для такого дара. Мстислав был для Пелагеи даже не просто старшим товарищем, это был отец, причина первая и единственная по которой и она, княжна , пошла в Навий корпус.Царь, бог и воинский начальник.Мужчина вызывавший восхищение, становящийся навеки идеалом для своей дочери. И если бы это был кто угодно, кроме собственного отца, рыжая могла бы оправдать себя прежде всего, в собственных глазах. Тогда бы она легко вспомнила историю Китежа, историю Нави, понимала бы, что даже если отдел внутренних расследований передаст дело суду - ее, скорее всего, оправдают. Но сейчас Гея не хотела оправдания. Она падала в липкий омут чувства вины, обиды, гнева и непонимания. Хотелось обернуться вороном, взмахнув черными крыльями лететь к небу, пока воздух не станет столь разреженным, что она просто задохнется и умрет, упав черным комком перьев вниз. Но сейчас на ее руках поблескивали застежки перчаток, которые запирают все колдовство в человеке и не дают пользоваться всяким даром. Никто из некромантов, даже дочь князя не застрахован от попадания сюда, в изолятор отдела внутренний расследований Навьего корпуса. Каждый, кто имел дело со смертью мог быть обвинен и изолирован. Таковы законы. Гея всегда считала это ужасной несправедливостью, а сегодня была согласна.

Её глаза были красными от слез, но когда в камеру вошел высокий нав, в форме отдела внутренних расследований и попросил, крайне вежливо: - Княжна Распутина, пройдемте за мной, на допрос. - Она встала так, словно на ее голове была княжеская корона и не она десять минут назад захлебывалась слезами. Спина ровная, взгляд прямой, подбородок чуть приподнят. Словно это не простые черные футболка и брюки заключенного, а церемониальные коронационные одежды. Кто знает как сложится жизнь дальше. Её не должны видеть сломленной и подавленной. Она все еще может стать княгиней. И черт возьми, трудно порой слезами справится. Но она может и должна.  Пелагея не имеет право на слабину, на слом. Княжна, без пяти минут княгиня. Она должна думать не о мертвых, а о живых. Хотя крест смерти близкого человека с ней будет до конца жизни, безусловно.

Глухие коридоры. Допросная, залитая слепящим светом. Или же это ее глаза привыкшие к слезам и полумраку просто не могут видеть яркого. Два мира боролись в ней. Один - в котором она падает на дно, в котором идет на казнь, в котором сидит и плачет в углу, обессилено и тихо. Другой, где черные перья кружат вокруг и образуют корону. Где, пусть и непросто, но она делает шаг, становится княгиней и правит, как бы трудно это ни было. Где каждый шаг будет болью, где каждое движение - ответственностью. Но она не могла взвалить это на шестнадцатилетнюю сестру. А значит придется выжить. Не ради себя, не ради высшего блага. Но ради семьи.

Семья, долг, честь. Пелагею усаживают на холодный металлический стул. Такой же холодный и металлический стол перед ней. Руки в перчатках-ограничителях белеют пульсацией вен на холодном железе. Вдох, выдох, вдох, выдох. Сердце бьется ритмично, рыжая пытается напустить на себя непроницаемую маску спокойствия. Она готова встретить кого угодно. Она готова дать отпор и все отрицать. Готова вернуть корону. Но вся готовность и вся решимость волной бьются о скалу, разлетаясь на сотни мелких брызг, когда в комнату входит Неждан Распутин. Пелагея лихорадочно вспоминает, что дядя оставил службу годы назад, и вообще он "алтаец". Но его тесьма черная, а значит он вернулся и пришел в другой отдел. Все разбивается вдребезги. Внутри. На лице фантастически не дрогнул ни один мускул. Тьма знает, чего это стоило, но Гея держится. В голове вертится одна мысль. Что если слово "семья" все же было пустым звуком. Что если он тут не чтобы вытащить, а чтобы похоронить?