По большому счету Алексич рассчитывал, что Варя психанет. И все равно, удовольствия он от этого не получил. Он понимал ее обиду, будто бы все, что от нее требуется, это родить ребенка, а больше ничего. За этим требованием никто не видел женщину, которую бы любить, а не донимать.
Подло, конечно, так провоцировать на эмоции. Но зато в миг Варя стала живой, а не портретом княгини Алексич, который можно было на стенку вешать и молиться на него. Поэтому Добрыня без зазрения совести улыбался, пока Варвару несло набором слов.
- Табличка не поможет, Варь. И ты не баба, ты женщина, только сама об этом почему-то не помнишь. И я не о внешности, если что, с этим у тебя все в порядке. Я о твоем внутреннем ощущении. Потому, что ты тут изображаешь мне овчарку, являясь в мой кабинет и спрашивая, с какого ляда я у тебя работу отбираю. Вот с того самого. Вот только не начинай про сексизм, я тебя умоляю. Это все фигня, и меня этим не прошибешь.
Не было у них сексизма в Прави, и Варя это знала. Просто не было. Иначе бы должность Муромец занимал кто-нибудь другого соответствующего пола, а не Василиса, которой до прекрасной было далековато. Опять же, не по показателям внешним, а по внутреннему настрою. Не женщины, а ломовые лошади, ей-богу. Вот, одна сейчас сидит, потряхивает ее, то ли стукнуть хочет, то ли разреветься. Последняя мысль казалась какой-то дикой, учитывая, ято Варя вообще не из плаксивых. Но Алексич, как и любой мужик, понятия не имел, что делать с женскими слезами и классически их боялся, хотя и не пасовал. Просто девчонок можно усадить на коленки, вытереть нос, пообещать, что все будет хорошо, дать леденец и отправить восвояси, те словно под гипнозом, притихали в теплых руках княжича. А чего делать-то с Варей? Весь стройный плане летел к чертям, Варя тот леденец при желании может попробовать затолкать ему в глотку.
Да и…
Не положено.
Родственные отношения родственными. Но Алексич не врал ни себе, ни невестке. Родственного в его чувствах не было ничего. А вот мужского и собственнического до хрена. В такие минуты в пору было пожалеть, что не та ветвь правит, но вот Добрыне княжеский трон в кошмарах снился. Спасибо, не надо. И Варьку бы с него стянуть от греха подальше, пусть Ярик сам там горбатится, как знает.
- Ты чего?
Почему-то Варя себя вела как кошка, у которой забрали на помывку лоток и забыли поставить обратно. Присесть бы, да только место найти.
Он поднялся с края стола, но совсем не потому, что Варя попросила. Плеснул в стакан воды, поставил перед княгиней на стол, сам же сел в кресло напротив. Теперь между ними был стол, что огорчало хозяина кабинета, но он мог и потерпеть.
- Не более обычного. А при чем тут секретарша? Варь, ну тебе не стыдно вестись на эти сплетни, что я собственной секретаршей сплю? Спал бы, она бы у меня не проработала бы долго.
Это, кстати, было правдой. Алексич не очень умел сохранять отношениями с женщинами на финише конфетно-букетного периода. Когда весь интерес в отношениях был исчерпан, и если это не было взаимно – а это почти всегда было не взаимно – Добрыня начинал методично отцеплять от себя женскую особь любыми доступными способами вынуждая, чтобы она сама ушла. Так вот, секретарша у него была хорошая, умная, и терять ее не хотелось. А потом ввязываться он не планировал ни во что. Тем более, что она ему досталась от его предшественника.
- Ты чего так побледнела? Душно? Окно открыть? Варь?